Курьер из Гамбурга - Соротокина Нина Матвеевна (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
– Ну вот и ладушки, – решительно подвела итог Феврония. – Пойдем в сенцы. У меня там мята со смородиновым листом заварена, и квас холодный есть.
Непонятно было, когда хозяйка успела закрыть льняной скатеркой грубую столешницу, когда бросила подушки на лавку. Тон ее, доселе вкрадчивый, доверительный, сменился на деловой и серьезный.
– Что стоишь? Бери полотенца, укрывайся, садись, – сказала она, укутывая чресла простыней. – Помогать буду до самого твоего совершеннолетия, но давай с тобой договор заключим по всей форме.
– Договор? – не поняла Глафира.
– Заверять его в конторе не требуется. Главное, чтобы бумага была написана твоей рукой и тобой же подписана. А в бумаге напишешь, что ты мне от своего наследства отстегнешь.
– Что значит – отстегнешь?
– Заплатишь сумму, которую я назову.
– Какую же сумму вы назовете?
– Этого я пока не знаю. Долю дашь.
– Какую еще долю?
– Половины я у тебя не потребую. На это и опекунский совет не пойдет. А пятую часть от наследства – подавай. Я думаю, что это справедливо. Пятая часть от земельных угодий, векселей, бумаг и живых денег.
– А не подавишься? – разозлилась Глафира.
Феврония неожиданно как-то гортанно, хрипло расхохоталась и хлопнула девушку по голой коленке.
– Не подавлюсь. Мне в самый раз. Ты хорошо подумай, прежде чем от моих услуг отказываться. А то ведь донесу.
– Ну и доносите.
Феврония не смутилась.
– А вот это уже глупость. Ты хоть девица и решительная, но без моей помощи тебе никак не обойтись. Ты даже личность свою без меня подтвердить не сможешь. Да и помощницы тебе лучше, чем я, не найти. Я этого города дочь, здесь родилась и взросла, я Петербург как свои пять пальцев знаю. Миром правят богатые, они приказы рассылают, а бумаги-то составляют и пишут люди мелкие. И каждый хочет свою выгоду иметь. Я с тобой хитрить не буду. Мне, чтоб свою долю получить, выгоднее честной быть.
Глафире казалось, что все вещи в комнатенке притихли, ожидая ее решения, и даже квас потерял шипучесть, пена беззвучно растаяла в только что налитой кружке, и фитилек в плошке горит без обычного потрескивания. Загляни сюда сторонний наблюдатель и вслушайся в их разговор, он бы язык проглотил от удивления. Две полуголые тетки затеяли в бане деловой разговор и теперь лениво перепираются, ища свою выгоду. У Февронии глаза рыжие, рысьи, и хоть не подходит она на роль бабы Яги, она эта самая Яга и есть, поскольку сама судьба поставила ее на эту должность. А Глафира не иначе как Иванушка-Шлос, предназначенный в жертвенную печь. Думай, отрок, как живым остаться и беды избежать.
– Так нести письмо сестрице иль нет?
– О моем наследстве мы потом поговорим. А пока я буду платить за доставку отдельную плату.
– Ты на это переписку половину своих денег изведешь, а я прошу у тебя часть от богатства будущего, которое еще, может, будет, а может, и нет.
– А если вы меня обманете?
– А если ты меня обманешь? – обе повернулись дружка к дружке, глядя в глаза.
Глафира первой опустила взгляд.
– Ну, вот и решили, – удовлетворенно произнесла Феврония. – Дай я тебя оботру. Переодевайся в сухое. Завтра с утречка все и напишем. О договоре нашем молчок. Ни полслова никому не сболтни. Ты людям-то не больно верь. Здесь в столице все зубастые, каждый свою выгоду ищет. Моргнуть не успеешь, как оберут тебя о нитки.
Теперь самое время сказать несколько слов о Февронии. Если закрутится сюжет в штопор, то, пожалуй, и не достанет в нашем повествовании для этого рассказа места.
Начнем с имени. Старое поверье утверждает, что данное человеку имя строго определяет судьбу его. Но из каждого правила есть исключение. Девочку назвали Февронией вовсе не в честь героини древности, просто по святцам совпало, но батюшка, возвратившись с Турецкой войны, где славно потрудился под руководством фельдмаршала Миниха, очень был доволен, что дочки, ей уж четыре годка было, дали такое прекрасное имя.
«Повестью о Петре и Февронии Муромских», славном сочинении Ермолая Еразма, зачитывались еще предки наши. Была та дева Феврония тиха, мудра, умела походя творить чудеса и в браке была весьма счастлива. Это батюшка по простоте своей и предрекал четырехлетней дочери.
Но все вышло не так. Девочка с самого детства характер имела решительный, можно даже сказать, крутой. Жизнь матушки рано пресеклась, и отрочество свое Феврония провела в гарнизоне среди васильковых драгунских мундиров, штандартов, завтракала под звук трубы, обедала под барабанный бой. Девушка не имела творить чудеса, не прорастали в одну ночь в дерево воткнутые в землю ветки, не превращались крохи хлеба на ладони ее в ладан, но юная Феврония была отличной хозяйкой. А житейская мудрость ее проявилась не в иносказаниях и загадках, к которым прибегала древняя героиня, дабы не оскорбить людей открытым поучением, а уменьем хоть мытьем, хоть катаньем настоять на своем. Словом, никакой тихости.
Батюшка успел выдать дочь замуж и погиб в пятьдесят шесть лет на Семилетней войне в Германии. Муж Февронии, как и батюшка, был унтер-офицером, но служил не в полевых войсках, а в гарнизонных. Брак был неудачным. Оказалось, что муж человек крутого нрава, на руку невоздержан, а что особенно грустно – пьяница. Пил он не каждодневно, но запоями, и в эти срамные минуты, когда ноги еще держат, а разум отказывает, он и подымал руку не только на жену, но и на дочь, малолетнюю Наталью. Последнего Феврония никак не могла стерпеть и вступала с мужем в драку. А однажды навела на него, косматого дурака, фузею и пообещала спустить курок. Унтер-офицер струсил, поджал хвост, но пить не перестал.
Умер он не на поле брани, как приличествует истинному солдату, а после пьяной драки в день вступления на трон великой государыни Екатерины. В честь важного дня 30 июня в городе были открыты все кабаки, трактиры и винные погреба. Прямо на улицах стояли бочки с бесплатным вином. Народ отвел душу по полной. Говорили, что унтер-офицер Прозоров погиб не в драке, а захлебнулся в винной бочке. Но Феврония не расследовала этого дела. Мужа в дом принесли как бревно, он уже окостенел.
Она осталась с шестилетней дочкой на руках, бедствовала, конечно, но нашлись добрые люди – все из окружения покойного батюшки. По Петербургу прошел слух, что государыня рядом с «благородной половиной» Смольного Воспитательного общества собирается открыть в Воскресеньском монастыре еще одно учебное заведение – Мещанское. Вскоре слух подтвердился. Императрица, как поборница справедливости, просвещения и свободы, решила облагородить всех своих подданных и объявила, что в Мещанском воспитательном обществе будут жить и учиться на полном пансионе дочери лакеев, солдат, унтер-офицеров и нижних церковных чинов. В «особливом училище для воспитания малолетних, всякого чина девочек» собирались учить, разумеется, по более примитивной программе, чем на «благородной половине». Юные мещанки должны уметь шить, вышивать, ткать, стряпать и вести хозяйство, но при этом не худо знать еще арифметику, рисование и иностранные языки. Особо талантливых воспитанниц обещали учить танцам и музыке.
Феврония решила, что она костьми ляжет, но отдаст Наташеньку в Смольное Мещанское заведение. Однако удалось ей это не сразу. Пока возраст подошел, пока нужные документы собирала. Наталью Прозорову, учитывая заслуги ее деда, приняли без разговоров. Случилось это в 68-м году, за шесть лет от описываемых событий.
Эти шесть лет Феврония не потратила зря, она вторично вышла замуж. Никаких особо нежных чувств она к жениху не питала, во-первых, старше ее на пятнадцать лет, во-вторых, немец, а как разговаривать, если не знаешь их тарабарского языка? Но были у Франца Румеля и положительные качества: не пил, кроме того, ремесло, его процветало, словом, этот Франц был очень не беден. Были трудности с венчанием, но и это удалось преодолеть ушлой Февронии, муж продолжал ходить в протестантский храм Петра и Павла, что на Невском, а Феврония как была православной, так ей и осталась.
